Пароль — Родина - Лев Самойлов

Праздничное собрание закончилось необычно. Боевые будни снова напомнили о себе. В тишине, когда Гурьянов зачитывал резолюцию — усилить удары по врагу, уничтожать оккупантов, сражаться до последнего дыхания, — в землянки вкатился знакомый гул авиационных моторов. Потом донеслись сильные взрывы: в лощине, неподалеку от штабной землянки, разорвались два снаряда и взметнули к небу большие комья промерзлой земли.

Партизаны выбежали из землянок.

— Наши бьют, — успокоил всех Карасев. — Из-за Нары.

— А вот это уже не наши. — Гурьянов закинул голову кверху и показал на голубеющий простор неба. — Глядите!

Над лесом шел воздушный бой. Два немецких «мессера», противно гудя, кружились возле двух советских бомбардировщиков, возвращавшихся из вражеского тыла по направлению к Серпухову. Один из бомбардировщиков внезапно задымил и стал снижаться.

— Подбили, сволочи! — зло крикнул Карпиков и поднял обе руки, сжатые в кулаки, будто хотел достать фашистских истребителей.

Очень быстро все самолеты — свои и чужие — скрылись из глаз. Чистое голубое небо недвижно висело над заснеженным лесом, в котором еще долго, не трогаясь с места, стояли партизаны и глядели вверх.

Через две-три минуты над лесом снова пролетели немецкие «мессеры» — в сторону Калуги. Прерывистый гул их моторов болью отдавался в сердце каждого партизана. По морщинистой щеке деда Пинаева сползла слеза. Все сделали вид, что ничего не заметили.

В этот день — такой праздничный и такой грустный! — несколько групп партизан уходили в разведку.

— В честь праздника! — напутствовал их Карасев.

— В честь праздника! — повторял Гурьянов, пожимая руки уходящим.

В знак ответного приветствия партизаны притрагивались к шапкам, ушанкам и отшучивались:

— Пусть Пинаев сготовит что-нибудь повкуснее. А мы не подкачаем…

Лес, еще недавно тихий, словно уснувший, снова сердито гудел. Он был наполнен громом и грохотом артиллерийской канонады. Снаряды рвались совсем неподалеку.

ЛЮБИТЕЛЬ КОМФОРТА

В первых числах ноября 1941 года в штабе 12-го армейского корпуса 4-й немецко-фашистской армии произошло удивительное событие. Неожиданно и таинственно пропал майор фон Бибер, опытный офицер и хороший службист. Правда, исчез он не из Тарутино, где расположился штаб корпуса, охраняемый усиленными стрелковыми и танковыми подразделениями, а из Угодского Завода.

В Угодский Завод Бибера командировал его непосредственный начальник полковник Кнеппель, поручив майору следить за передвижением корпусных частей и для инспектирования деятельности всех учреждений тыла. Генерал Шротт, командир корпуса, уже не раз высказывал беспокойство за безопасность своих тылов и даже на одном из оперативных документов наложил резолюцию:

«Полковнику Кнеппелю! Не забывайте о партизанах и возможных действиях десантов красных».

Надеясь на расторопность и энергию майора фон Бибера, Кнеппель послал того приглядывать за всем, что происходит в Угодском Заводе и вокруг него, действовать самостоятельно, конечно в контакте с гестапо и комендатурой, и регулярно докладывать обстановку в Угодско-Заводском гарнизоне.

Майор фон Бибер был очень доволен таким заданием. Чем дальше от глаз начальства — тем лучше. В Угодском Заводе фон Бибер никому фактически не подчинялся, проходящие части регистрировал, отмечал пути их следования и информировал в самых радужных тонах полковника Кнеппеля. Остальное время расхаживал по селу, часто отлучался надолго и никому не сообщал и не докладывал, куда и на какое время уходит или уезжает. Что ж, хорошо бы прожить так всю войну, которую штабисты пока еще называли кратковременной восточной кампанией или — короче — блицкригом.

Исчезновение штабного офицера всполошило все начальство. Майора Ризера, начальника немецкой комендатуры Угодско-Заводского района, затребовал к себе в Тарутино полковник Кнеппель. Разговор состоялся весьма серьезный. Скандальная история с Бибером довела обычно спокойного и сдержанного полковника почти до шока. Комендант уже давно не видел Кнеппеля в таком состоянии.

— Вы отвечаете за дисциплину. У вас что там, гарнизон или публичный дом? Если каждый офицер армии фюрера в погоне за идиотским комфортом и усиленной жратвой будет уезжать из своей части черт знает куда, некому будет воевать. Или, может быть, вы, Ризер, отправитесь, дьявол вас побери, на передний край? Так я могу вам это устроить!..

Полковник Кнеппель говорил негромко, сжимая и разжимая кулаки, но чувствовалось, что ему стоит огромного напряжения не кричать, не хлестать стеком здоровяка-коменданта. А Ризер стоял, вытянувшись, не сводя глаз с рассвирепевшего начальника, думая только об одном: скорее бы унести ноги. Будь проклят этот длинноносый обжора и хлыщ Бибер! Из-за него столько неприятностей.

— Простите, экселленц, — дрожащим голосом все же проговорил Ризер, — майор Бибер мне не подчинен.

— Не подчинен… — перебил его полковник. — Это ничего не значит. За порядок в гарнизоне отвечаете вы, и только вы! Запомните это!..

Спустя три часа, уединившись в комендатуре, в бывшем здании аптеки, Ризер готовил новый разносный приказ за подписью командира 12-го армейского корпуса генерала Шротта.

В то время ни Ризер, ни Кнеппель, ни генерал Шротт еще не знали о том, что похищение фон Бибера было подготовлено и осуществлено группой бойцов партизанского отряда, выполнявших задание командира 17-й стрелковой дивизии Селезнева — во что бы то ни стало раздобыть штабного «языка».

Когда по донесению одного из подпольщиков стало известно, что в ближайшие дни ожидается прибытие двух эшелонов с гитлеровцами, группа партизан-истребителей заминировала дорогу. А еще через несколько суток взлетел на воздух мост, похоронив под своими обломками не менее пяти грузовых машин, груженных продовольствием и теплой одеждой для мерзнувших в подмосковных просторах гитлеровских войск.

Идет война народная… И взлетали на воздух склады с горючим и боеприпасами, то там, то тут находили подстреленных или заколотых гитлеровцев. Мотоциклисты налетали на протянутый провод и расшибались насмерть. Через оставленных подпольщиков во многих оккупированных немцами населенных пунктах теперь уже регулярно распространялись сообщения Совинформбюро и листовки, выпущенные Политическим управлением Западного фронта на русском и немецком языках, обращенные к советским гражданам и к немецким солдатам.

Еще до того, как в Комарове побывали партизаны, возвращавшиеся из разведки в Угодский Завод, Таня Бандулевич, встретясь в условном месте, рассказала связному партизанского отряда Герасимовичу, что листовки путешествуют из дома в дом, из рук в руки.

— Вы мне их побольше подкидывайте, — попросила она, — читатели найдутся.

Эту же просьбу, слово в слово, повторила она Карасеву и Лебедеву, когда они, после разведки, побывали у нее дома.

Но самую важную новость при встрече с Герасимовичем Таня припасла к концу. К ней недавно прибегала ее подружка Соня, дочь лесника Самсонова, живущего недалеко от села Комарово, и жаловалась, что к ним в сторожку часто наведывается немецкий офицер с двумя солдатами, требует кормить его курицей, жареным салом и даже компотом, а потом, наевшись и напившись, ложится спать, не раздеваясь, в кровать, а семью Самсоновых прогоняет на печь. Соня, по ее словам, старается не попадаться на глаза этому «белобрысому дьяволу», но боится, как бы он не наделал беды.

Передав рассказ Сони Самсоновой, Таня не то посоветовала, не то спросила:

— Может быть, стоит этого любителя комфорта накрыть?

Связной обещал немедленно передать донесение Тани в отряд, а сам еще раз напомнил ей о наказе Курбатова и Гурьянова: не забывать об опасности, беречь себя.

За несколько часов до возвращения связного на партизанскую базу данные о немецком офицере — любителе комфорта были подтверждены самим лесником Самсоновым. Старик, державший связь с партизанами, пришел на лесной «маяк», находившийся в нескольких километрах от лагеря, и рассказал дежурному-партизану то же, что передала Бандулевич. Однако сведения старика отличались некоторыми важными подробностями.

Избушка Самсонова стояла на отлете от деревни, почти в лесу. Здесь, у сторожки, партизаны оставили «про запас» пять верховых лошадей. Однажды Самсонов заметил, что к сторожке приближаются немцы. Старик не растерялся: он быстро спрятал седла, а лошадей отогнал в лес. На расспросы переводчика обстоятельно и спокойно ответил, что советские солдаты и партизаны в лесу не появлялись («Где уж, разве им сейчас сюда добраться, господин начальник?»), а приблудившихся лошадей ему кормить нечем («Фуражу нет, господин начальник»), вот они и бродят вокруг да около.